У 42-летнего Александра Щербины — легендарного комбата 17-го батальона, еще недавно командовавшего обороной Дзержинского гарнизона (позывной Пикет), — обветренное лицо, мозолистые руки, загнутые кверху светлые реснички, внимательные серые глаза и чертовски обаятельная улыбка.
Сообщает: http://gorlovka.ua/
Работал наблюдателем ОБСЕ в Грузии, в составе сил стабилизации (SFOR) в Боснии и Герцеговине, а также в миротворческой миссии в Косово. Сейчас учится в военной академии в Киеве и параллельно в Харькове — в экономическом университете (госуправление). "Вся жизнь — учеба", — шутит он. У Александра два ордена — "Богдана Хмельницкого" и "Данила Галицкого". И многие считают, что благодаря 17-му батальону Дзержинск не постигла участь Марьинки и Авдеевки.
Завтра — последний день в госпитале, где он провел десять дней. Завтра — домой, в родной Кременчуг, к жене и детям, которые, стараясь наверстать упущенное общение с папой, уже составили культурную программу. Потом — на полигон "Широкий лан", где 17-й батальон сейчас проходит слаживание в составе 57-й бригады. А вот осколок из левой руки вынуть так и не успел. Как-нибудь потом...
— Александр, почему "Пикет"?
— Не знаю. Позывной мне придумывал начальник связи, когда составлял таблицу. До этого я около года был Ромашкой — старшего сына зовут Роман.
— С 2008-го вы уволились в запас. Собственный бизнес в Полтавской области — грузовые перевозки, спецтехника. Как в АТО оказались?
— Призвался в 2014-м. До того как стать командиром 17-го батальона, с мая по октябрь 2014-го, был замкомбата 39-го. Мы прошли тогда Мариуполь, Волноваху, потом Старобешево, Новокатериновку, Кутейниково, ну и Иловайск. 17-й батальон стоял в Мелитополе — охраняли аэродромы, каналы…
Бойцов вывели в Кировоград. В 11 вечера я приехал, принял батальон, а в 4 утра мы уже колонной пошли на Луганскую область. В районе Дзержинска простояли с декабря 2014-го по апрель 2016-го. Шумы, Ленинское, Артемовск, Майорск, Новгородское и крайняя точка — Зайцево, где в самый последний день перед выходом мы потеряли киевлянина Годзиллу. Сейчас мы вышли. Я уволил из батальона 320 человек четвертой волны мобилизации. Набрали новеньких. Прошли слаживание в составе отделения, взвода, батальона. А теперь приехали на полигон "Широкий лан", где пройдем бригадные учения.
— А дальше?
— Куда Родина прикажет. Наверное, поедем в АТО. Я так смотрю, что там сейчас тяжеловато. Может, что-то идет не по плану. По Дзержинску сепарская артиллерия отрабатывает…
— Как вы людей в батальон набираете?
— Собеседование, кастинг…
— Это как?
— Приезжает человек, смотрю на него, беседуем.
По руководящим документам надо проводить собеседование, тестирование, принимать зачеты по физподготовке. Естественно, что-то из этого мы не делаем. Но сразу видно — развит человек физически или нет. Ну и чтоб характер был крепкий. Снайпер снайпера видит издалека.
— Из чего состоит повседневная жизнь бойцов?
— Подъем, утренний туалет, построение, проверка личного состава, постановка задач. После завтрака все начинают работать — обслуживание техники, вооружения, средств защиты. Дальше — занятия по медицинской, инженерной, тактической, огневой подготовке. Ну и все азы с самого начала. Сколько есть времени, столько и учимся. Отрабатываем разные ситуации. Дело в том, что в критической ситуации человек моментально опускается со своего воображаемого уровня героизма до уровня своей реальной подготовки. Если его движения отработаны до автоматизма, и он умеет за секунду магазин поменять, наложить повязку побратиму, то он это сделает и в бою. А если ему так только кажется…
— Сколько человек в батальоне?
— Численность колеблется от 400 до 500 человек.
— А женщины есть?
— Поддерживаете ли вы связь с демобилизованными? Знаете ли, как складывается их жизнь, с какими проблемами они сталкиваются на гражданке?
— 23 апреля у нас был день части, приехало много дембелей. Конечно, поддерживаем связь. Приветы передаем, встречаемся регулярно. У тех, кто нормально, адекватно служил, и прошел все до конца, нет никаких больших проблем, в том числе психологических. А кто начал потихоньку сдуваться, имеет какую-то слабинку, то и на гражданке они слабаки. Но таких — единицы.
— Ребята часто возвращаются?
— Раз в неделю два-три человека. Некоторым просто нужно было перезарядить батарейки. У кого-то — семейные, домашние вопросы. Кому-то месяц надо было послушать тишину.
— В батальоне много погибших?
— Боевых — 13 человек. Были небоевые случаи. Например, у моего помощника по боевым вопросам Юры Литвиненко оторвался тромб. Мы успели оказать ему первую помощь в батальоне, привезли в больницу Дзержинска, и там он скончался. Одному парню до армии сделали операцию, но забыли в животе тампон. Начался абсцесс, и он умер. Еще один погиб в ДТП. 80 человек были ранены.
— Очень болезненная тема аватары, самоубийства в батальонах…
— Конечно, есть такое... Сейчас у комбата есть возможность фильтровать, раньше — не было. Вот пришла четвертая волна — один со СПИДом, другой — с гепатитом. Наркоманы, алкоголики, с открытой формой туберкулеза... И тогда я не мог их уволить или убрать из батальона. За полкилометра выкопали блиндаж тем, кто с открытой формой туберкулеза, и они там жили.
— Сейчас стали строже отбирать?
— Сейчас человек приходит в батальон для подписания контракта. Пятая волна уже демобилизована. Осталась шестая. Это те люди, которых просто собрали и засунули в армию. В военкоматах нужно было количество. Качество личного состава никого не интересовало. Сейчас боец приходит с предписанием на батальон. Мы беседуем, смотрю на него — день-неделю. И только потом или подписываю контракт, или выписываю предписание назад. Мобилизованных в батальоне осталось 50 человек. Уйдет шестая волна, и будут только контрактники.
— Когда было тяжелее всего?
— Я два года на передке. Амвросиевка, Волноваха, Старобешево, Станица Луганская, Счастье, Волчеяровка, Горское… Тяжело. Сейчас мы на полигоне зализываем свои раны — ремонтируем технику, оружие… Есть раны, которые мы подлечили, подлатали, есть те, которые вот-вот залечатся, а есть раны, которые не залечишь уже никогда…
— Дзержинск — серый, страшно унылый город, большинство жителей которого настроены крайне антиукраински. Так мне описывали его знакомые волонтеры. Какие у вас впечатления?
— Горловка, Дзержинск и Константиновка — города, связанные географически и экономически. И по-человечески они очень близки. Первый — оккупированная территория. Следующие два — наши. Есть патриоты, есть нейтрально настроенные и есть те, кто за Россию, за "ДНР". Приходилось разговаривать со всеми, иногда выслушивать. Была попытка заблокировать нашу технику. Мы действовали жестко, разблокировали, больше не пытались. Да что говорить, если прокурор Дзержинска и его зам, менты ездят в Горловку на ночь, на выходные? Где гарантия, что их никто не завербовал и не платит им деньги за то, чтобы они открывали уголовные производства на бойцов? В СИЗО в Артемовске сидят только артиллеристы, разведчики и командиры. Те, кто реально может дать чертей.
— Сидят за что, по каким делам?
— За то, что они неудобные люди и хорошо воевали. Я лично подавал в прокуратуру документы на одного проворовавшегося; на прапорщика, потерявшего свой пистолет; и на солдат, самовольно оставивших военную часть — дезертиров. Ни одно дело не рассмотрено. Зато, когда моему разведчику, ехавшему в патруле, пришлось разнимать драку (двух айдаровцев избивали трое гражданских, оказавшихся бывшими ментами. Хотели вывезти в посадку, разведчик айдаровцев буквально из багажника доставал), по нему открыли огонь из пистолета. Он выстрелил в ответ, попал одному из гражданских в ногу, а у того папа служил начальником штаба в Дзержинском горотделе.
В результате драку выделили в одно уголовное производство, а выстрел — в другое. Первое быстро похоронили, второе начали раскручивать. Причем как покушение на убийство — 115-я статья, до 15 лет. Айдаровцев прокуратура даже не подключает в качестве свидетелей по этому делу. Причем дождались, пока мы выйдем из зоны АТО, пока этот боец уйдет на дембель. Затем попросили его приехать, якобы дозакрыть дело, а когда он приехал, ему сказали: "Или ты что-то напишешь на командира, или мы тебя закроем". Закрыли… Судья, судившая его, живет в Горловке. Приезжает на работу в Украину. Милиция, следователи, которые его там вели, — тоже. Если бы я знал об этом, когда был там, то выпустил бы их и больше не впустил. Разведчик мой вышел, и говорит, что в СИЗО написано: "Укропы вешайтесь!"
— А разбойные нападения, контрабанда… это имеет место?
— По контрабанде: у меня передняя линия, возможные места проезда были полностью перекрыты бетонными блоками, а дальше все было заминировано — около трех тысяч мин, крупных противопехотных, противотанковых. А сколько там стояло растяжек… Проехать реально было невозможно. Мы ходили в разведку еще дальше — наши блоки, наши мины, потом сепарские мины и их блоки. Единственное место проезда — Майорск, официальный пункт пропуска. Задача военных — чтобы оттуда не прошли пехота и танки. В Майорске стояли пограничники, они и руководили въездом—выездом, оформляли, заносили в базу данных. Также там постоянно работала СБУ. Наша задача — война. Их — проезд. Слово "контрабас" появилось не на ровном месте. Значит, где-то было…
— О деле Лихолита что вы думаете?
— Это бывший начальник штаба "Айдара"? Ничего не могу сказать. Не знаю и не видел. По поводу случаев мародерства, грабежей, изнасилований должно проводиться объективное расследование. У нас было ДТП. Наша машина была виновата, мы приехали, скинулись и рассчитались. Взяли расписку о том, что к нам претензий никто не имеет, пожали друг другу руки и разъехались. До меня не доходило, чтобы кто-то из моих бойцов этим страдал. У нас такого просто не было. С Лихолитом я лично не знаком. Но когда был в Луганской области, там, где стоял "Айдар", познакомился с главой администрации г.Беловодска — киевлянином, который нам помогал. Однажды он мне позвонил и попросил приехать. Подъезжаю к райадминистрации. Там люди в балаклавах, с оружием, окружили помещение. Поднимаюсь наверх, в кабинет. Там еще три человека сидят в балаклавах. Он мне рассказывает: приехали ребята из "Айдара" и требуют: или плати, или слей сепаратистов, которых можно ограбить. Я их спрашиваю: "Кто такие?". Они: "Не ваше дело". Я представился, написал на бумажке звание, фамилию, имя, отчество, должность, номер телефона. Сказал, чтобы позвонили своему командиру. Он мне перезвонил, дал команду своим ребятам оттуда уехать. Ну а если бы меня там не было? Не знаю, чем бы эта история закончилась.
